— Все равно надо ехать.
— Может, по краю попробовать?
— Нет, нет, лучше по центру, там накатанная колея, лучше держит, — объяснил он.
Я тронул машину вперед по центру. Сначала под водой скрылся бампер, потом колеса, затем капот, и тут же двигатель заглох.
— А машина-то негерметичная, — сказал я, наблюдая, как быстро вода заливает ноги и педали.
— Что ты хочешь, это же не амфибия.
Пока мы обменивались мнениями, уровень воды сначала поднялся выше сидений, а потом мы уже оказались в этой луже по пояс.
— Пошли! — сказал он. — Будем тянуть.
Мы вышли, нащупали задний бампер, ухватились и, без особого напряжения пропятившись десяток метров, вытянули нашу страдалицу на сухое место.
— Сейчас разберем распределитель, положим детали на капот, за пять минут все высохнет, соберем и поедем дальше, — рассудительно говорил Ришко, производя одновременно необходимые действия.
Так и получилось. Эту лужу мы сумели преодолеть все-таки по краю, а потом нас заливало еще четыре раза, но мы стали умнее и вытягивали машину вперед, а не назад.
Наконец долина кончилась, мы немного покарабкались наверх по мелким, вполне проходимым камням и выскочили вдруг на плато. Уже смеркалось.
— Зараза! — с отчаянием выдохнул я, затормозив. — Ну как это может быть, чтобы на плато было болото?!
— Не знаю, — ответил Ришко. — И конца-краю ему не видно. Помолчали.
— Придется в объезд, — сказал он. — Куда в объезд?! По целине, через саванну?
— А больше делать нечего… Сворачивай.
Я свернул влево, и мы тихо покатили сквозь шелестящую солому, лавируя между деревьями.
— Смотри внимательно, могут быть термитники.
— Я знаю, — ответил я, напряженно всматриваясь в частокол высохших стеблей. — Хорошо, что солома здесь невысокая.
Термитники могли быть двух видов: остроконечные конусы выше человеческого роста, которые видны издалека, и низенькие, примерно полуметровые, грибообразные, представляющие для нас действительную опасность, поскольку твердости они необыкновенной и спрятаны в соломе, как грибы в траве, налететь на такой — хуже, чем на камень.
Через сотню-другую метров мы одновременно ощутили неладное.
— Стой! — сказал Ришко в тот момент, когда я уже выключил зажигание.
Выскочив наружу, мы и выругались одновременно — он по-русски, я по-чешски. Левое переднее и правое заднее колеса стояли уже на ободах.
Передо мной на столе и сейчас лежит эта колючая ветка — африканский образчик. Стальной твердости, острые, как сапожное шило, восьмисантиметровой длины и полусантиметровой толщины у основания правильные конические шипы расположены на ней регулярно через пять-семь сантиметров во все стороны и способны с легкостью проткнуть автопокрышки любого грузовика, а не только нашего несчастного фургона.
— Да… — произнес Ришко, даже не заглядывая в кузов и опять употребив несколько сильных русских непечатных слов. — Как в том анекдоте про африканского вождя, есть две новости — плохая и хорошая.
— Начни с плохой, — отозвался я, рассеянно пиная колесо.
— Я забыл дома аппарат для вулканизации камер.
— Ага… А хорошая?
— Я взял два запасных колеса.
— Давай менять, — сказал я, вздохнув с облегчением. — Тащи домкрат.
Пока мы меняли колеса, стемнело, и саванна сразу наполнилась треском цикад, перещелкиванием и пересвистом ночных птиц, какими-то вздохами, хрюканьем, шорохами и прочими странными и загадочными звуками.
— Вот что, Ришко, давай-ка мне топор, включай дальний свет и ползи за мной. Да держи карабин поближе.
— Не бойся! — засмеялся он. — От шума движка и от газовой вони все живое разлетается, разбегается и расползается мгновенно. Фары светят далеко, а ты пойдешь близко.
Он включил мотор, потом полный свет, и я пошел вперед этим световым коридором, в плавках, кедах и с топором на плече, раздвигая солому, огибая деревья и кусты, сбивая обухом попадавшиеся по дороге маленькие термитники, рубя при необходимости ветки, выискивая малейшие, даже единичные колючки, буквально вылизывая дорогу нашей механической букашке, зная, что запасных колес нет у нас больше. Таким манером мы двигались почти пять часов.
Около полуночи, выехав на маленькую, уютную, чистую от соломы поляну, мы остановились на отдых. Небо очистилось от облаков, луны не было, разноцветились махровые звезды, сияние млечного пути давало возможность различить темную массу близких кустов.
— Я заметил там, правее, тропинку, — сказал Ришко. — Пойдем в разведку, по моим расчетам, дорога уже недалеко, я старался держать направление.
Он закинул за плечо карабин, включил фонарь и, нашарив лучом тропинку, устремился к ней, а я за ним, плохо соображая, куда идти, не выпуская из рук топора, который, по-моему, к этому времени стал просто частью моего тела. Прошли мы по тропинке минут пятнадцать.
Дороги не было.
— Наверное, она дальше, чем я думал. Пойдем обратно. Мы зашагали обратно и остановились через двадцать минут. Ни поляны, ни машины не было.
— Так, — сказал я. — Приехали.
— Развилка где-то, что ли? — размышлял вслух Ришко. — По времени мы точно уже прошли поляну.
— Не видел я никакой развилки, прямо колдовство? Куда теперь пойдем?
— Пойдем обратно на десять минут, — предложил он.
Мы прошли по тропинке обратно и остановились — нет поляны.
— Теперь снова обратно на пять минут, — сказал он. Повернули, пошли назад, внимательно вглядываясь в темноту по сторонам.
Через пять минут замерли — нет машины.
— Давай нюхать запах нагретого металла, бензина, масла, — серьезно предложил он.
— Что я, собака, что ли? — засмеялся я. — Да и ветра нет.
Тем не менее, стали нюхать, поворачиваясь на месте, но, конечно, ничего не унюхали. Страшно нам не было, просто очень досадно оказаться в такой дурацкой ситуации.
— Она не должна быть далеко, — говорил Ришко, — мы все время крутимся на месте.
— Если с самого начала не попали поперек, — отозвался я. — Знаешь, что мне интересно?
— Что? — спросил он.
— Мы с тобой голые, а комары не кусают, и не слышно их и не видно. В городе уже давно бы заели. — Они или у воды, или около людей, здесь же ни того, ни другого.
— А мы с тобой кто?
— Мы призраки саванны.
— Не знаю, как мы, а вот автомобиль наш точно стал призраком. Летучим Ситроеном.
— О!.. Есть одна мысль, — сказал он.
— Жаль, что только одна… Какая?
— Мне кажется, мы недалеко отсюда прошли мимо холмика.
— Ну?!
— Пойдем посмотрим!
— Пойдем, — равнодушно согласился я, — не знаю, что нам это даст, хотя идти, конечно, лучше, чем стоять.
Мы начали тихонько продвигаться по тропинке, Ришко все время подсвечивал фонариком влево.
— Вот он!
Действительно, холмик. Невысокий, может быть метров шесть или семь, не очень заросший, с валунными боками.
— Полезли! — сказал он.
— Давай, — ответил я без особого энтузиазма, потому что пока не понимал его замысла. — Однако если еще и тропинку потеряем, то будет как в анекдоте про парашютиста.
Уточнять не было нужды, так как Ришко знал наших анекдотов больше, чем я. Мы довольно легко вскарабкались по валунам на верхушку холма.
— Становись рядом, — сказал он. — и внимательно смотри по лучу.
К счастью, фонарь был очень мощным. Ришко начал медленно раскручивать световую спираль от подножия холма к периферии, все дальше и дальше. Мы крутились за лучом, вглядываясь в саванну до боли в глазах.
— Есть! Стоп! — заорали мы одновременно, когда среди кустов и низкорослых деревьев вдруг вспыхнули отраженным светом фары и лобовое стекло нашего автофургона.
— Ришко, ты гений! Держим направление по деревьям!
Мы выбрали одно дерево у основания склона, другое метрах в двадцати на нужном направлении от первого, скатились с холма и начали ломиться напрямик по целине, не обращая внимания на царапины от колючек, останавливаясь только на секунду у ствола очередного ориентира для уточнения следующего. Через пару минут мы, как в атаке, вырвались на нашу поляну.
— Вот она, родимая, цела! — гладил я грязные бока машинюшки.
— Ты что, думал, что ее слон унес? — смеялся Ришко.
— Думать не думал, да мало ли как бывает… И не напоминай ты мне про слонов, только этого нам не хватает для полного кайфа.
— Не бойся, здесь они не водятся, здесь, говорят, только львы иногда бывают.
— Хрен редьки… не надо мне сейчас никаких зверей.
— Ты разве уже забыл, как наслаждался охотой по глазам?
Нет, не забыл я, разве такое забудешь? Хотя я и не такой уж охотник по складу характера, но удивительные впечатления от ночной охоты в африканской саванне может понять лишь второклассник, неожиданно попавший в цирк вместо урока чистописания. Приезжали вечером в деревню, в которой живет проводник-егерь. В темноте ехали на первую точку, где и экипировались: на лоб на широкой ленте сильный фонарь, питаемый от батареи в заплечном мешке, в руки карабин. Тот, у кого право первого выстрела, залезал на крышу автомобиля, включал фонарь, прикладывал к плечу карабин и вел луч прицела по кругу, надеясь и ожидая вспышки звериных глаз в темноте. Если поблизости находилось животное, оно обязательно посмотрит на свет, но только один раз, поэтому стрелять нужно мгновенно. После выстрела все друзья включали свои фонари и брали оружие наизготовку: никогда не известно, что там, и из темноты может возникнуть раненый кабан, буйвол и даже лев. К счастью, пока подобного не случалось, ибо проводник хорошо знал свое дело и водил нас охотиться в основном на антилоп. Когда после выстрела наступила тишина, мы толпой шли туда, где были глаза, и подбирали трофей, если он был, а в случае ранения егерь утром выслеживал добычу и приканчивал, мы же, не тратя на это времени, ехали на другую точку, и там уже следующий получал право первого выстрела. Так и ездили обычно до рассвета.