Должно быть, от отца-барона я унаследовал великий дар самообладания, поэтому досчитал до двадцати, а затем тихо произнёс: «Мама, жизнь у нас во дворце такая скучная! Ну и… у меня обратная реакция…»

«Ах-ах-ах! – поддразнивал меня брат Вильгельм, который был на 2 года старше меня и гораздо серьёзнее. – Ты сам зануда – вредный, как блоха, просто ходячее недоразумение! Да и наш дворец вовсе не такой скучный, как ты думаешь».

«Природа сама по себе – царство свободы».

«Ну, блохи вовсе не такие вредные. Уверен, они даже полезны!» – закричал я. Мне как будто не хватало воздуха в закрытом помещении, и я высунулся из окна…

Я не слышал ни ехидного смеха Вильгельма, ни его ответа: на дереве перед окном солнце позолотило паутину, и я засмотрелся на неё. Паук поймал незадачливую бабочку и принялся поедать её, но тут пролетающий мимо дрозд склевал и несчастную жертву, и хищника вместе с его паутиной. Затем птица полетела в кусты: чириканье подсказало мне, что она понесла добычу птенцам. Мне было только 9 лет, но я уже понимал, что в природе всякое, даже самое крохотное создание связано с другими и нет ничего случайного. Вот вырасту – и обязательно это проверю.

Через несколько дней я начал собирать свой первый гербарий, за которым последовали многие другие. Затем стал записывать все свои наблюдения за животными.

Когда мне исполнилось 12, друг моего брата, будущий знаменитый поэт и философ Шиллер, сказал, что у меня слишком много интересов, а следовательно, я вряд ли чего-нибудь достигну в жизни. И я вознамерился доказать ему, что, если упорно трудиться и не бояться износить много пар обуви, любой человек с доброй волей, открытым умом и отважным сердцем способен совершить невозможное.

Другие люди говорили, что мне хорошо удаётся сочетать поэзию с наукой и науку с поэзией. Я доказал это, когда в 1789 году отправился путешествовать по Швейцарским Альпам вместе со своим другом-химиком Бенедиктом де Соссюром. «Ты интересный человек, Александр! – часто говорил мне Бенедикт. – Восхитившись цветом неба, ты изобрёл систему измерения интенсивности синего цвета! Как ты собираешься назвать её?» «Цианометром!» – воскликнул я.

В ноябре 1796 года скончалась моя мать, я унаследовал огромное состояние и получил возможность полностью посвятить себя путешествиям и исследованиям. Я мог бы прожить и не работая, но меня интересовали не деньги, а истина.

За первой моей экспедицией в Южную Америку последовали многие другие: в Испанию, Венесуэлу, на Канарские острова, в Колумбию, Перу, Мексику, на Кубу, в Северную Америку… Я путешествовал, чтобы проследить связи между различными явлениями, ведь даже брат Вильгельм признавал, что мне это удаётся. Возможно, тут он не ошибался…

Благодаря путешествиям и исследованиям я стал натуралистом, ботаником, учёным, моряком, альпинистом. Наконец, непоседливость и жажда знаний, которые всё ещё не утихли во мне, заставили меня влезть на одну действительно опасную гору – Чимборасо в Андах, которая тогда считалась высочайшей в мире.

«Какой удивительный выдался год – этот 1802-й, дорогой Александр! Мы почти у вершины!» – воскликнул мой друг Эме Бонплан – ботаник, натуралист и географ. «И правда», – прошептал я. Радоваться в полную силу мешали разреженный воздух и высота – 5875 метров, к тому же после долгого пути по горным тропам мои ноги были сбиты в кровь.

Хочешь стать как Александр? Задумывайся о причинах происходящего и восхищайся окружающим миром!

Мы остановились, созерцая необъятность природы и красоту нашей планеты. «Какая торжественная тишина! Я верю, Эме, что Земля – единый, удивительный организм, бесконечное переплетение жизни!» «Ты должен это записать! Об этом следует знать всем людям», – сказал он. Так я стал ещё и писателем. Мой первый путевой дневник, «Картины природы», был издан, переведён на множество языков и пользовался необычайным успехом.

Я дожил до 89 лет и даже в старости был полон энтузиазма. Мне удалось стать самым знаменитым учёным-путешественником всех времён, а популярность моя была такова, что 100 растений, 300 животных, десятки минералов и даже одно море на Луне носят моё имя. В этом мире есть только одна опасность, она заключается в том, что мы можем его не узнать и не увидеть. Даю слово Александра фон Гумбольдта!

Чарлз Дарвин

Натуралист, геолог и биолог

Шрусбери, Великобритания, 1809 г. – Даун, Великобритания, 1882 г.

Учёный, выдвинувший теорию эволюции

«Почему мои родственники зовут меня Чарли или Бобби? – думал я, получив выговор от своей матери Сьюзанн. – Да, я доставляю им хлопоты, но я вовсе не ребёнок… Мне почти 9 лет!» «Чарли! – бранил меня отец Роберт, который был врачом в нашем городке Шрусбери. Его высоко ценили, но он совершенно не умел улыбаться. – Если ты будешь по-прежнему валить свои шалости на сестру Кэролайн, я накажу тебя!»

«Любовь ко всем живым существам – самая благородная черта человека».

«Ага, так я и послушался…» – прошептал я. «Я всё слышу! – закричал папа. – Немедленно выйди вон, а не то…» Я выбежал на улицу. Сельский пейзаж купался в солнечных лучах, и яркий свет слепил глаза. Это было так не похоже на мрачную обстановку моего дома! Осень щедро раскрасила окружающий мир. Я шёл вдоль реки Северн, и вдруг маленькая птичка начала петь, едва завидев меня. Откровенно говоря, по-настоящему я любил только животных и природу.

«Какая ты диковинная и разноцветная! Почему вы все такие разные?» – спросил я. Птичка вспорхнула над моей головой, уронила голубое перо и улетела.

Я поднял его и положил в карман до лучших времён – как и свой вопрос, оставшийся без ответа. Наверное, именно поэтому я впоследствии бросил медицинский факультет в Эдинбурге, куда меня зачислил отец. Не преуспел я и на теологическом факультете в Кембридже – наверное, по той же причине. С другой стороны, я никогда не собирался стать священником англиканской церкви, потому что был слишком занят, собирая коллекции насекомых и минералов и изучая природу!

Мне повезло: в Кембридже я подружился с профессором ботаники Джозефом Генслоу.

«Я хотел бы нанять тебя как натуралиста в экспедицию вдоль побережья Южной Америки, Чарлз, – писал мне Генслоу в письме, датированном августом 1831 года. – Я заверил капитана брига „Бигль“, что ты идеально подходишь для того, чтобы собирать коллекции и делать наблюдения, касающиеся естественной истории, геологии и биологии. Более того, Фицрой не возьмёт на борт никого, будь он даже превосходный учёный, если он также не будет рекомендован как джентльмен. Готовься к плаванию!» И 27 декабря того же года «Бигль» покинул порт Плимут, чтобы отправиться в дерзкую экспедицию, которая продолжалась 5 лет. Я взошёл на борт во всеоружии: у меня был изрядный багаж книг, большие надежды и кипучая энергия юноши 22 лет.

Хочешь стать как Чарлз? Никогда не останавливайся, сделав открытие, всегда стремись к новым.

«Наша главная цель, – объяснил капитан, – нарисовать профиль обоих побережий Южной Америки – и атлантического, и тихоокеанского. Затем мы продолжим путь к Австралии и в Индийский океан, держа курс вдоль Маврикия. После этого пойдём на Кейптаун и в Бразилию и наконец вернёмся в Плимут». «Очень хорошо, капитан!» – ответил я. Впервые в своей жизни я кому-то подчинялся и только теперь наконец понял, что лояльное поведение – это первейшая форма культуры.

В течение этого невероятного путешествия я вёл журнал, собирал неизвестные науке ископаемые останки броненосцев и гигантских грызунов. Я нашёл и описал 3907 образцов новых птиц, амфибий, ракообразных, насекомых. В течение долгих стоянок в южноамериканских портах я совершенствовал свои знания флоры и фауны.

15 сентября 1835 года мы достигли Галапагосских островов и высадились на острове Сан-Кристобаль. Я не мог и представить, что в этих прекрасных, почти первобытных краях я найду ответ на свой детский вопрос.

«Друзья? У тебя появились новые друзья?» – спросил Фицрой, услышав мои радостные восклицания по возвращении из экспедиции. «Конечно – игуаны, морские львы, дельфины… Мои любимцы, правда, гигантские черепахи», – пояснил я с улыбкой. А улыбался я так редко… Фицрой только пожал плечами – ничего не сказал, но был растроган. Он сопереживал, видя мою жажду открытий, хотя и не во всём со мной соглашался.

2 октября 1836 года наша экспедиция завершилась. Вернувшись домой, я решил, что перееду в Лондон, чтобы заниматься наукой и сделать себе имя.