Они вошли во время и приблизились к одному из миров Гиверхинэля, к области, где

высился один из его дворцов. Как серебряная игла, возносилась центральная башня дворца на

семьсот лиг над прочими постройками. Там был узкий балкон, ангел, бережно держа Нинель,

опустился на него…

И в тот же миг что-то раскололось в сути этого мира, в сути самого времени. Исчезли

башни и сады, замолк незримый хор, свет сменился тьмой, торжество — холодом, с которым

разграбленный дом встречает случайного путника. Не было более ни балкона, ни дворца

Гиверхинэля — они стояли на темной мертвой земле, под черным беззвездным небом, и едва

видели друг друга.

Они были там не одни. Нинель поняла это, когда фигура, стоявшая перед ними,

пошевелилась, но тот час же ангел шагнул вперед и закрыл ее собою. В руке его, как осколок

черного зеркала, сверкнул меч.

И тогда Нинель услышала голос.

— Глупцы, — сказал остававшийся в тенях. — Бороться со мной для вас то же, что

бороться с самой судьбой: победа столь же немыслима. Раб, ты рассчитывал на помощь чародея,

победившего богов, но знай, что ты стоишь на месте, где некогда была великая битва, и в той

битве боги одержали победу над Гиверхинэлем. Все времена принадлежат мне и все, что

наполняет эти времена, и я могу распоряжаться всем этим по своему усмотрению.

Сказал ангел:

— Я не раб. Убить ты меня можешь, но подчинить себе — нет. Ты же сам — только слуга,

лишенный хозяина, и еще вор — ибо личина, которую ты носишь, украдена у твоего господина.

Сказал Клинок:

— Я уничтожу тебя, как уничтожил всех твоих собратьев. Я вижу в твоей руке оружие.

Оно не поможет. Может быть, как-нибудь ради развлечения я и создам весь мир заново, а вместе с

ним и ваше племя; может быть, и нет, я еще не решил. Но все это будет потом; перед тем мне

придется выполнить еще одно дело.

И, сказав так, он изменился. Изменившись же, он устремился к груди ангела, ибо суть его в

этом состоянии была — стремление и смерть. Даже и царапины не оставило на нем оружие ангела.

Что до Клинка, то он поразил противника в середину груди.

Нинель зажала рот рукой, чтобы не закричать, когда ее спутник упал и остался недвижно

лежать у ее ног. Когда она перевела взгляд на его убийцу, то увидела не стремление и смерть, а

вновь — подобие человеческой фигуры.

Слабый свет, разлитый в воздухе, усилился, ибо того пожелал Клинок. Ему самому свет не

был нужен, но глаза смертных слабы, а он желал, чтобы Нинель могла хорошо разглядеть его.

Нинель долго всматривалась в его лицо; он же молчал и улыбался, и эта улыбка была

страшнее всего. Последние печати милосердного забвения были сорваны с души Нинель в эти

минуты. Все в этом лице было знакомо ей, не было ни одной лишней черточки, но все же это была

лишь личина. Ничто не шевельнулось в ее сердце, когда она смотрела на его лицо; улыбка же его

была ей отвратительна.

Сказал враг:

— В чем же дело, Нинель? Ты отвергаешь нищего, который приходит к тебе, и отвергаешь

меня; ты непоследовательна. Вот, взгляни — разве мое лицо незнакомо тебе? А мое могущество

— разве хоть в чем-то уступает могуществу, которое ты помнишь? Я тот, кого ты ждала.

Сказала Нинель:

— Нет. Ты лжешь. Я смотрю на твое лицо и вспоминаю нищего, некогда приведенного ко

мне во дворец. Теперь я вижу ясно, что он говорил правду и действительно был тем, за кого

выдавал себя. Ибо он более похож на Каэрдина, чем ты, имеющий его лицо и его могущество.

Сказал Клинок, рассмеявшись:

— Темного ангела я одолел легко, как и всех прочих врагов — Лордов и Стражей, богов и

самого Каэрдина. С тобой же, я вижу, мне придется повозиться — да и оружие, которым мы

собираемся фехтовать, мне внове. Каэрдин был сильнейшим, ты низвергла его, значит, ты и есть

сильнейшая, и я со всем тщанием приготовлюсь к поединку с тобой.

Сказала ему Нинель, горько усмехнувшись:

— Что ж, нападай. Тебя удивит, с какой легкостью ты убьешь меня. Ты походя уничтожил

моего спутника, защищавшего меня, а я вряд ли смогу оказать тебе какое-либо сопротивление.

Сказал Клинок:

— Да, я могу отнять твою жизнь и сломать твою волю. Я даже могу сделать так, чтобы ты

никогда не рождалась. Я могу изменить твои чувства так, что сам Казориус, Повелитель Сердец,

увидев это, пожелал бы стать моим учеником. Но ничего из этого мне не нужно.

Спросила Нинель:

— Что же тебе нужно? Для чего ты преследуешь меня? Разве тебе мало того, что ты

сделал, чудовище?

— Что мне нужно? — Переспросил Клинок. — Трудно ответить. Я — мощь, не знающая

равных. Я постиг все. Я почти всемогущ. Все, что я поглотил, стало частью меня, а поглотил я все

сущее, вкусив и от плодов древа времени, и от корней его. Но есть маленькая загадка, которую я

так и не смог решить — а ты, я надеюсь, мне ее решить поможешь.

— О чем ты говоришь?

— О том, что ты называешь «любовью».

— Ты никогда не узнаешь, что это, — с презрением бросила девушка.

Сказал ей Клинок:

— Ошибаешься. Я знаю, что это. Знаю намного лучше тебя. Знаю — но все же не могу

понять. Я созерцал десять тысяч миров в течении десяти тысяч лет. Я видел разные виды любви. Я

видел, как запахи проникают в ноздри мужчины и женщины, как следят их глаза за друг другом,

как происходят различные химические превращения в их телах. Так рождается желание. Я видел

влюбленность и страсть, видел, как меняются эфирные тела мужчины и женщины, приникая друг

к другу. Видел я и притяжение разумов, наблюдал и взаимное уважение, и привязанность, и

терпение, рождающееся после долгих лет совместной жизни. Видел я и многое другое. Все это

довольно примитивно и легко поддается расчету. «Высокие чувства» не более таинственны, чем

телесное влечение — все отличие состоит в том, что во втором случае изменяются определенные

вещества в телесном мире, а в первом — происходят схожие превращения в мире более тонком.

Умеющий видеть легко поймет, как это происходит. Я знаю о любви все. Стоит мне оказать

определенное воздействие на некоторые участки твоего тела, или твоего разума, или твоей души

— и ты станешь такой, какой я захочу и будешь испытывать те чувства, которые я пожелаю. Я

знаю все — и все-таки есть одна вещь, которую я не могу понять.

— Какую? — Спросила Нинель.

— Если я знаю все это, то и Каэрдин должен был знать, — ответил Клинок. — А раз так,

почему же он не сумел уберечься от тебя? Ведь если все, что вы называете любовью — лишь

определенные изменения в плоти, душе и сознании, как ты могла пленить Каэрдина? Что стоило

ему создать соответствующую колдовскую преграду — как поступил один из твоих создателей,

Эмерхад? А если он хотел испытать некоторые приятные ощущения, которые дает влюбленность,

почему Каэрдин не выдавил из себя этот гной, когда стало ясно, что эти же самые ощущения

подталкивают его к саморазрушению? Вот что мне непостижимо.

Сказала Нинель:

— Ты разделил целое на части, исследовал каждую часть и теперь удивляешься, куда же

исчезла жизнь, прежде соединявшая части. Да ведь эту самую жизнь ты уничтожил, когда

разделял целое! В том, что мы зовем любовью, соединяется не только желание, страсть,

влюбленность и привязанность. Кроме того есть еще и стремление любить — то, что собирает все

наши чувства, соединяет их, усиливает, развивает и направляет их дальше. Есть не только

данность, не только то, что присутствует, что дано нам, но и то, к чему мы стремимся, то, что мы

выбрали для себя и что желаем осуществить. Будь иначе, мы были бы лишь механическими

существами, с которыми что-то происходит; в любви же было бы не больше ценности, чем в росте

ногтей и волос. Это стремление не всегда сознательно, но…

— Все это, — перебил ее Клинок. — Я и без тебя знаю. Я знаю еще тысячу других