— Сердце Тайленара сгорело и стало пеплом. Более ты мне не интересна. Если мне

суждено умереть — я умру свободным, а не рабом, пусть даже и у столь высокого господина, как

любовь.

Более не сказал он ей ничего, но, усмехнувшись, обвел взглядом Лордов, пленивших его.

Спросил Мъяонель:

— Ну, а вы — какое же вы оправдание найдете нарушению клятвы?

Сказал ему Келесайн:

— Это — наше дело. Достаточно тебе и того, что мы дали тебе несколько минут, чтобы

прояснить кое-что о твоей семье. Теперь ты умрешь — так, как заслуживаешь.

Они уничтожили тело Мъяонеля и, сколь могли, его душу. Но, зная, что, будучи связан с

Силой, он может рано или поздно возродится, они заключили зерно его души в тесную оболочку и

по волшебной дороге отнесли в Земли Изгнанников и бросили в тамошний круговорот жизни и

смерти. Так сбылось давнее проклятие тирана Казориуса, которого Мъяонель сам некогда заточил

в Земле Изгнанников. Взяв в жены Ранхильд, познал Мъяонель сладость рабства, преданный и

плененный — вкус бессилия, а бремя ничтожества и горечь унижения ждали его в бессрочной

ссылке в мире, где умирает всякое волшебство.

После того Лорды разрушили колдовской замок своего врага, уничтожили все проявления

его Силы в Эссенлере и сожгли значительную часть Безумной Рощи. При этом были истреблены

многие дроу, и в том числе — князь их, Кемерлин Отступник. Келесайн охотился за оставшимися

и желал предать смерти и их — отчего-то он сильнейшей ненавистью ненавидел этот народ.

Однако, совершенно истребить их ему не удалось, потому как дроу были охранены от его

произвола многими Лордами, и в том числе теми, кто входил в число Восседающих.

Говорят, что когда огонь стих, и лишь дым и пепел остались от колдовского замка

Мъяонеля, на тех развалинах видели сына Кемерлина, Герхальта, и будто бы долгое время провел

он там, отыскивая что-то. Когда же покинул он руины, то будто бы унес с собой странное

украшение — драгоценный камень, напоминающий рубин, свет в котором пульсировал, словно

живое сердце.

Прошли годы и десятилетия. Кое-где лес восстановился, хотя, конечно, былая магия так и

не вернулась в эти места. Развалины покрылись мхом и травой. О деяниях Лордов и героев

складывали легенды и сочиняли баллады. Поскольку Совет к тому времени вновь распространил

свою власть на земли, соседствовавшие с былой вотчиной Мъяонеля, то и создаваемые

сказителями истории почти всегда были такими, какими их желали видеть Восседающие. Бывали,

однако, и исключения, ибо многое еще в этом мире было несовершенно и ученикам Келесайна

Майтхагела и ему самому предстоит еще много работы, чтобы превратить этот, да и другие миры

Сущего, в обители порядка и бесконечной гармонии. Так, спустя почти столетие после гибели

Мъяонеля находились еще люди, которые откуда-то узнавали о том, каковы были настоящие

деяния его и каковы были обстоятельства его гибели. Некоторые поэты пленялись этими

историями и даже пытались добраться до развалин его замка, но немногие возвращались из леса,

окружавшего руины. Ибо остатки Безумной Рощи по-прежнему таили в себе смертельную угрозу

для незваных гостей, с какими бы благими намерениями не приходили они. Говаривали также,

будто бы до сих пор обитают в этом лесу темные альвы — им-то часто и приписывали гибель

людей, без вести сгинувших в немеречье. Однако находились и немногие, кто, возможно — чудом,

возможно — благодаря странной прихоти дроу, проходили лес и достигали руин. Говаривали,

будто бы там до сих пор таится что-то особенное, будто бы в воздухе до сих пор витает некий

неуловимый аромат темного волшебства, аромат безумия и смерти, аромат чудес и поэтического

вдохновения. Ибо любое творчество — это безумие, и музыкант, и художник, и стихотворец

безумны еще более чем юродивые и больные, и безумны все те, кто внимает им, ибо любое

творчество в своем основании не имеет никакого очевидного смысла и никакой практической

ценности.

Один из тех немногих, кому повезло достичь руин, прежде наслушавшись историй о

Хозяине Рощи и теперь, по-видимому, вдобавок еще надышавшись разлитого в воздухе

тлетворного аромата, сложил такие стихи:

Безумьем полон белый свет

Волна безумья — тьма.

Иного объясненья нет

И я схожу с ума.

Безумны звезды и луна,

Безумны небеса.

Плыву, безумию сполна

Доверив паруса.

Волны гонец, седой как снег,

Не раз мне говорил:

«Безумен каждый человек,

Что в этот мир вступил.»

Ты можешь этот мир спасти

Одним движеньем глаз

Согласно веки опусти —

И не разлучишь нас.

И плащ с плечей ее упал

Примяв застежкой рожь…

И понял я, что променял

Безумье — на него ж.9

На сем заканчивается повествование о Безумной Роще и Хозяине ее, Лорде Мъяонеле.

Однако, чтобы совершенно завершить эту летопись, следует рассказать еще одну, самую

последнюю историю.

ЛЮБОВЬ

(история тридцать первая)

Влажные ручейки бегут по стеклу; неугомонный шелест дождевых капель заполняет

пространство; дождь стучится в окно.

Нинель девятнадцать лет, у нее черные волосы и карие глаза, тонкая талия и нежная кожа.

Она сидит у окна; ее глаза пусты, а взгляд устремлен в никуда. В дожде, несомненно, есть какое-то

волшебство — Нинель знает это лучше многих. В такие дни она становится задумчива и

молчалива, она почти не выходит из своей комнаты и почти ничего не ест. Время она также

перестает замечать; в такие дни она оказывается будто бы отрезанной от остального мира и ее

душой овладевают странные чувства, причину которых она не может понять. Тут смешано все —

тоска и надежда, отчаянье и задавленная глухая боль. Тело пребывает под властью болезненной

слабости, мысли текут вяло или вовсе исчезают, когда бездумный взгляд Нинель устремляется

куда-то сквозь оконное стекло. Да, в дожде есть магия, но магия эта совсем не добра.

Нинель красивая девушка, у нее нет недостатка в ухажерах, и хотя она еще ни на ком из

них не остановила свой выбор, Нинель живет не затворницей. Ее смех заразителен, у нее много

подруг и друзей, она любит танцевать и сочиняет не самые плохие стихи в этом городе.

Но бывают дни — подобные этому, нынешнему, о котором пойдет речь — когда с ней

происходит что-то странное. Она чурается людей и предпочитает проводить время в одиночестве.

Она будто бы чего-то ждет — но чего именно, не знает и сама. Внешний мир с его радостями и

многочисленными заботами начинает казаться ей чем-то нереальным, чем-то надуманным, своего

рода искусной театральной игрой, скрывающей… что? Она не знает — что.

Стук копыт на мгновение приводит ее в чувство. Она наклоняется к стеклу и видит крытую

карету, запряженную парой; извозчик кутается в плащ и подгоняет лошадей.

От окна пахнет сыростью, всегдашний фабричный смог прибит дождем к земле, только

холод и влага сочатся из оконных щелей. Извозчик скрывается за углом, и Нинель, на короткое

время избавленная от чар, снова оказывается в их власти.

Она будет сидеть здесь до позднего вечера, до тех пор, пока родители не позовут ее

ужинать. Она съест что дадут, не заметив вкуса пищи, а потом вернется к себе. Ночью во сне она

будет плакать, но почему и что ей снилось — утром она так и не сможет вспомнить.

Но до ужина, впрочем, еще час или два; у Нинель мерзнут руки и она плотнее закутывается

в длинную шаль.

Дождь давно пленил ее. Даже захотев, вряд ли бы она сумела разорвать эту связь. Дождь

— это слезы, которое небо проливает на землю, но кого оплакивают небеса? Нинель спросила,

если б небо не было так далеко и могло бы услышать ее слабый голос.