В 1888 году — в четырнадцать лет — Саша Колчак поступил в морской кадетский корпус, где сразу обратил на себя внимание. Младший товарищ его по корпусу позднее вспоминал: «Серьезностью мыслей и поступков он внушал нам, мальчикам, глубокое к себе уважение. Мы чувствовали, что это тот человек, за которым надо беспрекословно следовать. Ни один офицер- воспитатель, ни один преподаватель корпуса не внушал нам такого чувства превосходства, как гардемарин Колчак».

Адмирал Г. Ф. Цывинский, под начальством которого служил в первые годы молодой мичман, тоже говорил о Колчаке восторженно: «Это был необычайно способный, знающий и талантливый офицер. Он обладал редкой памятью, владел прекрасно тремя европейскими языками, знал хорошо лоции всех морей, знал историю всех почти европейских флотов и морских сражений».

Надо добавить, что Колчак неизменно шел лучшим в своем классе и при выпуске в 1894 году был удостоен первой премии, но решительно отказался от нее в пользу своего товарища, которого считал способнее себя. Конечно, это весьма показательный штрих к портрету Колчака.

Вскоре после окончания корпуса Колчак начал всерьез заниматься наукой. «Я готовился к южно-полярной экспедиции,— говорил он на допросе через два десятка лет.— У меня была мечта найти Южный полюс, но я так и не попал в плавание на Южном океане».

Осенью 1899 года, совершенно неожиданно для себя, Колчак получил предложение Эдуарда Толля принять участие в плавании на «Заре», в Первой русской полярной экспедиции. И без раздумий согласился, конечно.

Во время плавания на «Заре»

В экспедициях, как известно, люди познаются быстро. Во время двухлетнего плавания на «Заре», во время зимовок и санных путешествий у Толля сложилось самое лучшее мнение о молодом, незнакомом с Арктикой лейтенанте.

«Наш гидрограф Колчак не только лучший офицер, но он также любовно предан своей гидрологии,— записывал в дневнике Толль.— Эта научная работа выполнялась им с большой энергией, несмотря на трудность соединить обязанности морского офицера с деятельностью ученого».

На собачьих упряжках, при жестоких ветрах и морозах, они вдвоем прошли по Таймыру пять сотен верст. «Гидрограф бодрее,— признавался в дневнике Толль,— он сохранил достаточно энергии, чтобы дойти сюда, в то время как я готов был сделать привал в любом месте».

Главной целью экспедиции Толля был поиск неведомой Земли Санникова, которую видели якобы многие путешественники и даже наносили на карту к северу от Новосибирских островов. Однако поиски таинственной Земли с борта судна закончились, к сожалению, безрезультатно из-за частых туманов и сложной ледовой обстановки.

Осенью 1901 года «Заря» встала на зимовку у острова Котельного, в лагуне Нерпалах. А весной 1902 года Толль решился на отчаянный шаг. Во главе маленького отряда он уходит к острову Беннетта. Может быть, оттуда, с высоких ледниковых вершин, удастся увидеть желанную Землю Санникова? Хотя бы увидеть!

Их было четверо: Эдуард Васильевич Толль, астроном и магнитолог Фридрих Георгиевич Зееберг, а также промышленники-каюры Николай Дьяконов и Василий Горохов. У них две собачьи упряжки, легкие байдарки для переправ через разводья и запас продовольствия на два месяца. Летом, освободившись из ледового плена, «Заря» должна была подойти к острову Беннетта и снять людей. Но ледовая обстановка в том году оказалась, к несчастью, исключительно тяжелой.

Буквально на последних крошках угля «Заря» все-таки дошла до бухты Тикси, а отсюда участники экспедиции через Якутск и Иркутск отправились в Санкт- Петербург.

Анна Васильевна Тимирева

Отряд Толля, согласно договоренности, должен был с Беннетта вернуться на остров Новая Сибирь — здесь его дожидалась вспомогательная партия. Но в конце декабря, когда экипаж «Зари» уже вернулся по домам, никаких известий от Толля по- прежнему не было.

Продовольствие у отряда кончилось еще в августе, оставалось немного шансов, что люди еще живы. Возможно, впрочем, что они сумеют прокормиться охотой, но так или иначе ясно было одно — отряду необходима помощь. В Академии наук, в Географическом обществе один за одним обсуждались различные варианты спасения или помощи.

Предполагалось, например, будущим летом вновь отправить «Зарю» к острову Беннетта. Но этот вариант был явно невыполним: доставить уголь в Тикси — десятки тонн! — было, конечно, невозможно. Транспорт ведь был единственный — оленьи да собачьи упряжки. А кроме того, потрепанный корпус «Зари» не выдержал бы, наверное, новой встречи со льдами. Другого же судна в Арктике в те времена просто не было.

Положение казалось безвыходным, однако Колчак предложил до безумия смелый план — отправиться к острову Беннетта на простом весельном вельботе!

«Предприятие это было такого же порядка, как и предприятие барона Толля, но другого выхода не было,— рассказывал на допросе Колчак.— Академия дала мне полную свободу и обеспечила меня средствами и возможностью это выполнить. Тогда я в январе месяце уехал в Архангельск, где выбрал себе четырех спутников из мезенских тюленепромышленников».

А. В. Колчак, Н. Н. Коломейцев и Ф. А. Матисен у яхты «гЗаря»

Никто и никогда не отваживался плавать на небольшом вельботе по Ледовитому океану.

Несколько лет назад мне удалось обнаружить в архиве рапорт Мезенского исправника, датированный 29 января (11 февраля) 1903 года: «Имею честь донести, что лейтенант господин Колчак прибыл в Мезень в 9 часов вечера 27-го числа...».

Рапорт этот слишком многословен, чтобы цитировать его целиком. Но меня (как и мезенского исправника) поразили тогда энергичные действия Александра Васильевича.

Впрочем, судите сами: от Архангельска до Мезени около трех сотен верст, на лошадях по зимнику — дорога изматывающая. Но Колчак, как свидетельствует рапорт, провел в Мезени, несмотря на усталость, всего три часа. В полночь, переговорив коротко с промышленниками, он выезжает в Долгощелье — еще сотня верст. Здесь снова короткие переговоры, а утром, вернувшись из Долгощелья, Колчак тут же отправляется в обратный путь.

Четырнадцатого февраля он возвратился в Архангельск, семнадцатого — в Петербург, а через пять дней, заказав дополнительное снаряжение, сразу же выехал в Иркутск.

Для участия в спасательной экспедиции Александр Васильевич отобрал только добровольцев — причем тех, кто не был обременен семьей. Всего он взял в экспедицию только шесть человек: боцмана «Зари» Никифора Бегичева, матроса «Зари» Василия Железникова и четырех мезенских промышленников: Михаила Рогачева, Алексея Дорофеева, Илью Инькова и Алексея Олулкина. Все понимали, что экспедиция на этот раз совершенно необычная — никто и никогда не отваживался плавать на небольшом вельботе по Ледовитому океану. Риск, конечно, был чрезвычайно велик.

Эдуард Васильевич Толлъ

Фридрих Георгиевич Зееберг.

Колчак, кстати сказать, после плавания на «Заре» собирался жениться. Невеста — Софья Федоровна Смирнова — ожидала его уже три года, но теперь свадьба вновь была отложена: «Не сердись, Сонечка, вот вернусь...» Наверное, думалось порой и другое — если вернусь.

Бегичев и Железников отправились заранее в бухту Тикси, где стояла «Заря», чтобы подготовить вельбот. Остальные участники экспедиции — где на якутских лошадях, где на собачьих упряжках — из Иркутска выехали в Якутск, а затем через Верхоянск — в Казачье, маленькое поселение в устье Яны.

Морозы свирепствовали — пятьдесят, шестьдесят градусов, но работать с упряжью и нартами приходилось зачастую голыми руками.

В первых числах мая все участники экспедиции собрались, наконец, на мысе Аджергайдах. Для перевозки грузов пришлось нанять восемь каюров — якутов и тунгусов — и закупить сто шестьдесят ездовых собак.

Пятого мая огромный обоз двинулся к Новосибирским островам. Десять упряжек везли экспедиционные грузы и корм для людей и собак. А на двух скрепленных нартах укрепили вельбот.

Море было сковано ледяным панцирем, дорогу в грядах торосов приходилось прорубать топорами. Тридцать собак тащили тяжелый тридцатишестипудовый вельбот (около шестисот килограммов), но в торосах и людям — всем без исключения! — приходилось впрягаться в лямки.

23 мая, после тысячеверстного перехода, экспедиция достигла, наконец, острова Котельный. И люди, и собаки к тому времени еле брели, лишь через два месяца — восемнадцатого июля — лед при крепком ветре, достигавшем степени шторма, стал отходить от берегов.