Прощай, кресло, прощай.
Капитану Биттерн больше не нужны никакие кресла - лишь раз воспользовался, лишь один раз. Он воспитан в благочестии. И хорошо, и хорошо. Он будет жить в маленьком домике в Челси с племянницей и двумя ее белобрысыми "сиротками". Она доверилась мужчине. Поделом ей, поделом. Но девочки миленькие, девочки миленькие. Больше никаких кресел для капитана Биттерна. Кресла нужны, чтобы на них сидеть, зачем же еще?
По воскресеньям - по воскресеньям он будет водить их всех вместе в спитафилдскую Мугглетонианскую часовню, где сам лопоухим юнцом с деревянной физиономией слушал, как пророчица Иоханна Хедекот толкует Писание. Его похожая на мышку мать в глухом коричневом палантине робко сидела на холодной каменной скамье. Он была дочка ткача. Мышка - как только отец сумел ее обрюхатить? Должно быть, это было для нее тяжелое нервное потрясение. Она бы не поверила, что бывают такие женщины, как Вера Палеолог. Вере это нравилось. С ней это не было даже грехом. Может быть, пророчица бы поняла. Она тоже носила большой, респектабельный чепец. Чопорная, вот какая она была. Однако теперь капитан понял - она была брандер, переодетый брандер, видит Бог, сэр! Она подбиралась к тебе под церковным флагом, цеплялась за борт - и в темноте взлетали языки пламени. Ха-ха...
Мистер Спенсер, молодой ревизор, принятый на борт по просьбе сэра Френсиса Баринга представлять интересы душеприказчиков, чуть не подпрыгнул, услышав, что строгий капитан хохочет, как пьяный сапожник. Он сообщил новость кубрику. Не значит ли это, что они отправятся домой? Он выразился обнадеживающе.
Дженнерс, парусный мастер, покачал головой.
- Не знаете вы его, - сказал он. - Пригляду за ним нету, вот он чой-то и замыслил. Наше счастье будет, если в Лондоне получим хоть половину своих призовых денежек.
- Я поговорю с новым владельцем, когда он явится на борт, - величественно пообещал ревизор.
- Да неужели? - фыркнул Дженнерс. - И когда же он явится? Вот что мы все желали бы знать. Сообщите-ка свою новость вашей бабушке. Расскажите ей, что старик смеялся.
- Ну, Уллум Дженнерс...
Но в эту секунду мистер Спенсер и Дженнерс услышали барабанный бой. Он звучал выше по реке и явно приближался. Оба высунулись в пушечный порт и прислушались.
- Сдается мне, бангалангские язычники возвернулись, - сказал Дженнерс. - Можете сообщить старику. Он малость глуховат.
Мистер Спенсер пошел на корму.
Тем временем капитан Биттерн решил возвращаться. Он проведет здесь последний день старого года и завтра поднимет паруса. Он имеет право задержать команду до конца плавания, но это должно быть плаванье честь по чести, под парусами. Он не может больше валять дурака на Рио-Понго и делать вид, будто занят крейсерством. Вернее мог бы, но не будет. Пора возвращаться. В один день дела с Барингами не уладишь. "Единорог" в море с девяносто шестого и взял много призов. Теперь он получит свою долю, а Баринги пусть расплачиваются с мистером Адверсом, если сумеют его найти. Он не смог - хотя и старался.
Это Баринги велели капитану Биттерну отправляться за мистером Адверсом на Рио-Понго. Сам сэр Френсис Баринг написал ему в Гибралтар. Они с Джоном Бонифедером вместе учились в школе, и, похоже, сэр Френсис всерьез озабочен разыскать мистера Адверса. Спенсер проболтался, что дела мистера Адверса требуют его срочного присутствия в Европе. Он сказал, такими делами стоит заняться лично. Наследство мистера Бонифедера, дюжина с лишком призов, взятых "Единорогом", и крупные суммы в казначейских билетах, контрабандой вывезенные с Кубы.
Ладно, будь что будет, а он проследит, чтобы команде выплатили из этих сумм жалованье и призовые деньги. Даже если мистер Адверс так и не объявится, этим займется Адмиралтейство, не Казначейство, слава Богу! Четыре года каперства в конце долгой карьеры, на последнем из кораблей Джона Бонифедера! Его флаг реял на "Единороге" долго после того, как был спущен в Ливорно. Ладно, теперь для него все кончено. Мистер Адверс сам позаботится о себе, а если его нет в живых...
- Да, мистер Спенсер, что случилось?
- Баб... баб... барабаны, сэр, - проорал ревизор. - Идут вниз по реке, сэр.
- Черт вас дери, вы думаете, я оглох?
Он подошел к гакаборту и прислушался. "Единорог" качался на якоре, кормой к фактории Гальего. День был солнечный, жаркий, длинный мыс протянулся в миле вверх по течению словно отточенный, лежащий на воде карандаш.
Капитан Биттерн услышал барабаны.
Они, без сомнения, звучали громко и настойчиво. В их ритме, дерзко плывущем над водой, был некий оттенок торжества. Огромная флотилия боевых каноэ выходила из леса, там, где река за факторией Гальего сворачивала к востоку в джунгли. Из-за поворота выскальзывали все новые и новые лодки.
Капитан Биттерн не видел их за мысом, но с холма, на котором стоял хозяйский дом, они были как на ладони. С палубы "Ла Фортуны" дон Руис насчитал шестьдесят четыре лодки. Это был объединенный флот прибрежных кру, собранный Мномбиби для крестового похода вверх по реке. Союзные мандинго отличались более длинными копьями и широкими веслами. Великая негритянская армада возвращалась в Бангаланг отпраздновать победу.
Большой сбор, от которого лучше держаться подальше, решил Фердинандо, наблюдая с крыльца хозяйского дома. Ребенком в Бангаланге он не видел столько каноэ. Он радовался, что они возвращаются не сушей, и горячо надеялся, что они по пути не потребуют рома и подарков. Этот Мномбиби теперь полководец и пророк всей округи. С ним могут быть сложности. Да, Фердинандо оставалось только надеяться, что флотилия опьяненных боем, жутко размалеванных, потрясающих сотнями копий, бьющих в барабаны и дудящих в раковины воителей обойдет факторию стороной.
На "Ла Фортуне" дон Руис приказал играть боевую тревогу - и капитан Биттерн на "Единороге" это услышал.
Каноэ миновали факторию, грозя берегу кулаками и победно вопя. Что-то разрушило в них страх перед белым человеком. Уважение к фактории ушло. Фердинандо догадывался, по какой причине. На носу большого черного каноэ, которое при жизни нескольких поколений ни разу не покидало сарая, стоял человек в нарисованных белых очках и угрожающе размахивал серебряным распятием. Лодки пронеслись мимо, туда, где перед мысом течение поворачивало. Теперь они собрались на военный совет вокруг каноэ Мномбиби, дудя в раковины и гремя трещотками.
Набег Мномбиби на брата Франсуа, хотя и малоинтересный в смысле добычи, поднял моральный дух дружины на неимоверную высоту. Недограбленное наверстали за счет нескольких негритянских деревушек, которым не посчастливилось встретиться на обратном пути. Влияние колдуна было теперь безгранично. Он не только пригвоздил белого знахаря к его же дереву, но и унес фетиш белого человека, он теперь у него в руке. Бог белого человека тоже здесь, пригвожденный. Он никуда не сбежит. Вся его сила теперь у Мномбиби в руках. Тайная власть белого человека досталась колдуну, а значит - теперь Мномбиби и его соратники обрели магическое превосходство белого человека. Теперь они тоже неуязвимы.
Мномбиби искренно в это верил, хотя для него самого набег был скорее делом профессиональной чести. Брат Франсуа открыл конкурирующую лавочку, за что и был наказан. Однако проблески разумных сомнений заставили Мномбиби миновать факторию Гальего и большой многопушечный корабль. Он понимал, что эта осторожность не по душе разгоряченной дружине. Однако у него были иные намерения. Сразу за Бангалангом стоял другой корабль, поменьше. Предложение захватить "Единорог", вытащить на берег, сжечь и забрать себе медную обшивку в ознаменование некой предыдущей победы было встречено бурными одобрительными возгласами.
Решение это, в тот момент очень популярное, позже рассматривалось немногими уцелевшими как исключительно неудачное. Мномбиби допустил просчет скорее богословского, чем тактического характера. Знакомство его с полнотой христианского вероучения, в частности, со взглядами некоторых малочисленных протестантских сект, было прискорбнейшим образом ограничено. Он намеревался окружить "Единорог" и захватить без боя, как захватил брата Франсуа.
Однако капитан Биттерн был мугглетонианин. На тридцать первое декабря тысяча восьмисотого года в мире насчитывалось лишь двести восемьдесят три этих избранных святых. Однако их ничуть не смущала собственная малочисленность. Не было случая, чтобы кто-то из них склонился к компромиссу. Ни единой строкой вдохновенное сочинение Лодовика Мугглетона, "Зерцало Божественное", которое капитан читал каждый вечер на сон грядущий, не навязывало святым доктрину непротивления. Мало того, она вообще не упоминалась в этой книге. Капитан Биттерн был так же мало склонен предать себя на распятие, как и сказать проповедь чайкам.