Однако он был замешан в ней. Он был вольным и невольным ее орудием. Глядя на догорающие угли в этой долине теней, он видел все скрытые пружины. И его роль в свершившемся, случайная, как может показаться, или провиденциальная, если всякая случайность провиденциальна, была одной из них. Смысл ее оставался понятен ему одному.
Единственный из всех, он имел глаза и уши понять. Фулахи могли только собрать камни и завалить гроб. Остальные спали, пока он стерег и на свой лад приобщался.
Даже Хуан спал. Бедняга! На его простом, крестьянском лице еще видны были следы слез. За пазухой, завернутые в платок вместе с душистыми листьями, лежали три шипа, извлеченные из рук и ног брата Франсуа. Хуан попросил разрешения взять их себе. Антони знал, что они отправятся в родную деревушку Хуана, в маленькую церковку на берегу моря. Здесь будут передавать из уст в уста нравоучительный рассказ вернувшегося из странствий моряка. Может быть, потянутся паломники из ближайших деревень. Это будет как "чудо" в Регле. Конечно, конечно, таково ли назначение и цель брата Франсуа - три шипа в деревянном ларце на сельском алтаре? Нет! Нет! Каким-то образом, каким, еще предстоит узнать, он, Антони, понесет этот свет дальше. Когда придет время, он снова его зажжет. Наверно, зря он не забрал из пещеры факел. Может быть, Хуан по-своему забрал. Может быть, шипы на алтаре и паломники - тоже способ поддерживать факел горящим. Но он должен найти свой способ нести этот свет. Теперь он знал, что протягивает ему мадонна. Младенец на ее руках вырос в человека на кресте.
Он плотнее закутался в плащ и сидел во тьме, глядя в догорающие угли. Он не спал, но погрузился в бессловесные раздумья. Ночь прошла. Солнце растопырило над облаками исполинскую пятерню. Одним махом тропическая заря залила небо. В глаза ударило нестерпимое солнце.
"Да будет свет".
"Иди!"
"Иди! Пусть Аллах всегда освещает твой путь". - сказал Амах.
"Иди" - было последнее напутствие брата Франсуа, обращенное то ли к собственному духу, то ли к духу Антони. Очень похоже на него - в последнюю минуту думать о другом. Теперь вся вселенная как бы наполнилась и гремела этим словом; молнии света ударяли в холм, обращая его в день.
Лучи стремились к западу, туда, где этот глагол-движение означал путь к спасению или вечной гибели. В Фута-Джаллоне, на востоке, откуда приходит заря, люди могли сидеть и ждать ниспосланной Аллахом судьбы. Ее можно дождаться и здесь. Но он, Антони, должен возвращаться домой. Ему сказано - "Иди!"
Он разбудил спящих, и они поскакали по тенистой еще долине так, словно надеялись оставить самих себя позади.
В то утро, когда Антони вскачь летел через леса к фактории Гальего, капитан Биттерн прохаживался по шканцам славного судна "Единорог" чуть более быстрой походкой, нежели обыкновенно. Он стоял на якоре - и варился - на Рио-Понго шесть с лишним недель, так что вид Бангаланга и ближайших окрестностей успел ему изрядно приесться. Такую точку зрения на местные виды команда единодушно разделяла со своим капитаном.
С тех пор, как они прибыли на Рио-Понго, дабы забрать владельца (которому в кубрике вот уже некоторое время усердно перемывали кости), точка зрения изменилась только один раз, и то незначительно. Впрочем, незначительно еще не значит несущественно - по крайней мере для капитана.
Он отверповал корабль примерно на полмили от прежней стоянки, дабы воспользоваться тем, что поклонники артиллерийского искусства называют "естественным укрытием". В данном случае это просто означало, что пушки фактории не могли попасть в "Единорога" на его новой стоянке, поскольку вынуждены были бы стрелять поверх невысокого мыса.
Капитан Биттерн выбрал безопасное место между факториями Гальего и Монго Тома опытным глазом капера, на чьем счету числилось немало бригантин и фелук, уведенных из-под самого носа испанских береговых батарей. Сейчас он явился в африканское захолустье по мирному частному делу, но тем не менее имел при себе английское каперское свидетельство, а над факторией Гальего реял испанский флаг - и, как известно, береженого Бог бережет. Капитан твердо считал неровности ландшафта, вроде той, за которой сейчас укрылся его корабль, мелкими, но действенными трудами Божьими в поддержку британского флага. В мире, где значительная часть человечества упорно не соглашалась с ним и его соотечественниками, что британские порядки безусловно превосходят все остальные, он научился действовать заодно со Всевышним в том, что касается естественных укрытий и прочих пустяков - и, ох, людей, которые противоречат капитану Биттерну!
Посему со шканцев "Единорога" пейзаж представлялся не столь лишенным интереса, как из кубрика, чьи обитатели не вполне осознавали прелести естественных укрытий. Расхаживая взад и вперед по шканцам, капитан не без удовольствия отметил, что "Единорог" не только стоит в безопасном месте, но и на якорные канаты наложены шпринги, так что несколькими поворотами шпиля его можно развернуть бортовыми пушками к тому самому участку протоки, где корабли огибают мыс. На протяжении почти полумили он сможет "поливать их продольным огнем", и ни одна пушка не выстрелит в ответ. То же относилось и к любому враждебному плавучему средству, которое попыталось бы пройти по реке к югу от корабля. Кроме того, Бангаланг и фактория Монго Тома лежали в низине, меньше чем на расстоянии выстрела. Как следствие и оттуда, и оттуда ему везли рыбу, зелень, свежую воду и прочие приятные мелочи - по ценам, чуть менее убийственным для местных жителей, чем перспектива "взлететь к чертовой матери на воздух" предложенная им взамен.
Дон Руис изучал эту диспозицию в подзорную трубу с грот-салинга "Ла Фортуны", которая стояла у новой пристани в фактории Гальего. Если англичанин намерен блокировать факторию до возвращения сеньора Адверса, он, дон Руис, бессилен что-либо изменить. Он подождет, пока сеньор Адверс вернется и разрешит недоразумение. Пока суть да дело, он по-прежнему будет каждый вечер обедать в хозяйском доме с Фердинандо и Нелетой. Возможно, именно Нелета и способствовала сохранению блокады - в конце концов "Ла Фортуна" несла больше пушек, чем "Единорог", а дон Руис был человек неробкий.
Однако в это утро капитан Биттерн отнюдь не радовался обстановке. Он поддерживал на "Единороге" военную дисциплину, однако матросы в полном составе только что заявились к нему на шканцы и почтительно уведомили, что завтра первый день нового, 1801 года, и срок, на который они завербовались, "истекает". Вопрос: будет он и дальше ждать нового владельца, который, похоже, пропал в горах и, поди, давным-давно помер от лихорадки, или поднимет якорь и возьмет курс на Лондон, где его и команду помимо жалованья ожидают хорошие призовые деньги?[42]
В конце концов, что он здесь делает? И с какой стати капитану Биттерну парить себя и своих людей из-за причуды старика, которого к тому же нет в живых? Он тридцать семь лет честно служил Джону Бонифедеру, но теперь тот скончался, дела ведут "Братья Баринг и Ко", и что обязывает капитана служить им или молодому мистеру Адверсу, который наследник лишь по закону и даже не родня старому хозяину? Нет! Он и так слишком далеко зашел в своей благодарности, когда согласился отправиться на Рио-Понго. Чертовски нелегко было отыскать эту грязную канаву. Карты составлял какой-то умалишенный.
Бывают же счастливцы! Этот мистер Адверс - кто он такой? Приятный в обращении молодой щенок, толковый приказчик в Ливорно. Однако, Господи Боже мой, старик оставил ему не меньше тысячи фунтов! И, похоже, в Африке дела у мистера Адверса тоже идут отлично. Может быть, все сложнее, чем представляется на первый взгляд? Макнаб после пары стаканчиков на что-то такое намекал. Сэнди Макнаб, старый краб, и Туссен - что будет теперь с ними? И что будет с этой самой Верой? Уж она-то не пропадет, будьте покойны. Тонкая штучка! Может быть, стоило поговорить о ее поведении со стариком - после того случая. Женщина, которая может встать на колени рядом с креслом и позволить мужчине... уф! Кого это касается? Чудесная была ночь в каюте! А теперь корабль пойдет с аукциона. И кресло, обитый кожей памятник страсти, тоже. Он бы мог купить его фунта за два. За два фунта?
2 фунта, 2 фунта, 2 фунта... кто больше? 2 фунта 1. Я верно расслышал - мореходец с серьгами в ушах сказал 2 фунта 1? Хорошо! Ага, теперь 2 фунта 2. Спасибо, отец во Израиле. 2 фунта и 2, 2 фунта и 2, кто больше, кто больше... Капитан с серьгами в ушах снова, 2 фунта и два с половиной, я не ослышался? Да? Кто больше, кто больше, кто бо... 2 фунта и 3. Продано! Продано отцу во Израиле за 2 фунта 3 шиллинга. Унесите!