Вот тебе за все это и вышло! Гнида! Ни чо! Сейчас самого найдем, он тебе вставит, куда тебе давно надо по твоему теперешнему женскому положению!

- А ты разве не с ним, разве он не с тобою?

- Не-е, ни разу не встречались. В принципе, это правильно. Субординация там... Конспирация... Но как ты... Блин! Куда вот теперь с тобой, а? Ведь знал же, куда шел и на что!

- Не кричи на меня!

- Не кричи на него... на нее... Тьфу! Зараза!

- Умоляю, Грег!

- Умоляет он, блин, она умоляет! И я теперь не Грег, я теперь Григорий Павлович Ямщиков.

- Фликовенко Марина Викторовна, - понуро представилась женщина.

- Погоди, у тебя должна быть последняя мысль, послание, с каким тебя направили. Давай скорее, сейчас все забудешь!

- Сейчас... Да! Нет... А! Я перерождаюсь на земле, где последний раз было это, потом встречаюсь с вами и иду по следу этих двух. Они едут куда-то в леса, место мне показали... Там еще гора, елки такие большие кругом...

- Елки-палки! А координаты? Место-то хоть как называется?

- Не знаю... Идти надо куда-то туда, - неопределенно махнула рукою женщина на Восток.

- Ты чо? Это ведь тебе не Герцогство Миланское, которое "вот так" поперек за три дня пешим порядком пройти можно!

- А что это? Разве это не Пруссия? И я тоже удивляюсь, что это у меня немецкий не включается...

- Была Пруссия, да сплыла. А машешь ты в сторону матушки-России... Она там вся, в той стороне.

- Слушай, Грег! У них там назначено время! Вот! Через двадцать три дня!

В этот момент что-то там такое будет на небе... Мне показали такое большое и непонятное... И им надо там быть с каким-то странным юрким мужиком, чтобы встретить и реанкарнировать своего Хозяина из... из глаза.

- Бред какой-то. Нет, почему это тебе, главное сказали, ведь ты же...

Прости меня, Флик, но с умищем ты никогда не дружил. Как туда добираться-то?

- Видишь ли, ты уже, наверно, забыл, но там ведь не говорят малоинформативным языком, я пытаюсь перевести в этот формат, но часть информации теряется... Но они сказали, что доставка к месту нам уже обеспечена, чтобы мы не волновались.

- Так. Значит, они в своем стиле чешут. Ладно. Я вовсе не волнуюсь о доставке, Флик! Я давно в волнении, что не могу им глотки перегрызть за то, что они с нами делают! За что? Ну, положим, про себя я приблизительно знаю... Но вот, с другой стороны, тебя-то так за что?

- Грег, я про себя тоже все знаю, не надо.

- О нас что-нибудь сообщали? Когда они нас отпустят?

- А разве тебе ничего не говорили?

- А я помню? Я тут, знаешь, сколько? Я в себя пришел, блин, в Корее!

Морду какую-то желтую душил... Вернее, она меня. Вначале. А потом я ее.

Сделал. Потом Вьетнам. Потом Ангола. Потом...

- А Корея далеко?

- Далеко. А на кой тебе Корея?

- Знаешь, когда того хитрого мужичка показывали, мне показалось, что у него борода и вообще вся рожа корейская...

- Час от часу не легче. Понятно. Это у них юмор такой. Везде надо искать тонкие ассоциативные связи, как говорил Седой... Так что они сказали о нас?

- Сказали, что если справимся, и сможем остаться все трое в живых, то доживем до конца.

- До какого конца? Я с нашими друзьями привык к каждому слову цепляться!

- Не знаю... - сказала Марина и присела на красное пластиковое кресло. - Мы, если выживем, должны все забыть. А как забыть, если я в этой жизни и так ничего не помню? Значит, ты теперь Гриша...

- Ну, только давай без этих бабских штучек, Флик! Ты прямо до жути на бабу становишься похожим! Ключи, мел, четки, ладанки, гвозди у тебя с собой? Что-нибудь новенькое еще дали?

- Ага, еще какую-то карту-схему дали... Вот тут у меня потайные кармашки, - сказала женщина, неловко пытаясь через узкий ворот свитера засунуть руку себе в бюстгальтер.

- Дай-ка я сам попробую... - нетерпеливо произнес Ямщиков, решительно засовывая в ворот женщины огромную волосатую лапу.

- Гриша, Гришенька, не надо! Ой! - пыталась возразить женщина, отталкивая его ослабевшими руками.

- Флик! Ну, ты даешь! Ты же баба! - сказал оторопевший Ямщиков, нащупав что-то за пазухой у в раз сомлевшей Марины Викторовны.

- Совсем совести у народа не стало! Среди белого дня! Другого места найти не могли? - Сказала вдруг над самым ухом у Ямщикова уборщица, разгонявшая шваброй по полу грязную талую воду.

- Та що ты цепляешься, мать? Що ты гавкаешь? Бачишь, чоловик к жинке гроши ховает! - пропел сидевший напротив жизнерадостный хохол.

Звуки снова возвращались в голову Ямщикова, но от этого его голова не становилась легче. В ней продолжала толчками бить кровь. Он сел рядом с женщиной, закрывшей ладонями красное от стыда лицо, и обхватил голову руками. Бог мой! Флик действительно баба! И с этой бабой надо тащиться через всю страну куда-то в гору... Что скажет Седой, когда их найдет? Не доглядел, скажет, Ямщиков! Опять, скажет, Флик номерок отколол! Так, стоп!

Раз они на вокзале, значит, добираться надо поездом... На Восток! Поезд идет на Восток! Точно! На самый дальний Восток!

- Шабаш, Флик! Не реви! Ну-ну! На платок, вытрись! С кем не бывает?

Пошли отсюда! Билеты надо брать! - сказал Ямщиков и, обняв женщину за плечи, повел ее в кассовый зал.

КИРЮША

Нельзя сейчас было уезжать Петровичу, никак нельзя. Рейс этот в прицепном вагоне и сам по себе был не карамелькой в сиропе, а на данном этапе он вообще был просто серпом по всем гениталиям, да еще по правым и левым конечностям сразу, как говаривал его знакомый бригадир ставропольского состава Вадим Кисляков. Только тюк! И нету!

Если хотя бы на три недели раньше, черт с ним, с Новым годом. А тут только встретили Новый год, Рождество с Кирюшей отметили по-домашнему, в узком кругу. Сволочи! И кому такая подлая мысля в голову стукнула? Ну, ладно бы перед Новым годом пустили бы этот вагон, пока народ к празднику торопился! Но теперь Петрович расценил прицепку вагонов просто как издевательство. Ну, ни чо! Устроит он еще товарищу Циферблатову веселую жизнь! Такой ему еще менеджмент сообразит!

Знакомый матрос доставил ему пятнистого удава, которого Петрович держал у себя в квартире. Удав был спокойный, задумчивый, наверно, переживал разлуку с родиной. Он спал на диване у батареи и как-то особенно деликатно кушал хомячков и морских свинок, которых Петрович приносил ему из зоомагазина. Покупать у детей на рынке эту живность Петрович побаивался.

Дети наглые такие! Такие цены, блин, заворачивают! Купи дядя хомячка! Да еще неизвестно, чем они этих хомячков кормят, что хомяки плодятся у них как тараканы.

Удава Петрович назвал Кирюшей. Вернее, это матрос ему так его назвал, а Петрович согласился. Кирюша до того привык к Петровичу, что встречал его у дверей, ласково обвивая ноги и тычась плоской головой в сумку с мышами. А с виду никак не подумаешь, что такая тварь чо-то соображать может! И как теперь с ним разлучаться? Сколько всякой мрази за два года не обреталось временно у Петровича на квартире! Обезьяны эти! Макаки-сраки! А попугаи?

Пока ведь летали и голосили над плафонами люстры, всю квартиру сверху обгадили! Все приходилось из-за них целлофаном застилать. И удава после двух крокодильчиков Петрович даже брать боялся, хотя Федька, матрос этот, ему сказал, что после макак с Кирюшей будет Петровичу рай земной. И действительно! Ночью Кирюша сворачивался в ногах у Петровича под одеялом.

Никогда Петрович не думал, что пятнистая кожа холоднокровного Кирюши такая мягкая на ощупь, и так приятно будет касаться ее голыми пятками под теплым ватным одеялом! Петрович знал, что Кирюше тоже было неплохо у него, ему даже иногда казалось, что, если бы Кирюша только мог, он бы непременно мурлыкал ему, Петровичу под его одеялом.

Как теперь он будет спать без Кирюши? И какие теперь он будет видеть сны? Петрович никому не мог бы признаться, но он точно знал, что Кирюша умеет посылать ему в голову телепатические сигналы, из-за которых сны Петровича в последнее время стали красочными и разнообразными.

Ах, эти сны! В них Кирюша объяснял Петровичу, что он не согласен с бытующей европейской традицией, считать змею главным воплощением космического зла. И вовсе Кирюша не собирался играть основную роль в предстоящей гибели мира. Он считал, что, если миру суждено погибнуть, то он вполне погибнет и без них с Петровичем. Кирюша рассказывал Петровичу о жарких странах, где он жил раньше. Вот там отношение к Кирюше когда-то было абсолютно верным. Кирюшу там полагали зверем земли, даже жизнью земли, началом мудрости, олицетворением плодовитости женщин и мужской силы мужчин. А еще Кирюша служил там божеством водных источников.

Он был благодарен Петровичу, который взял его в дом в качестве культового животного и, если честно, давно Кирилл мечтал стать священным змеем. А дома ни одна желтая образина до этого не додумалась. Собственно поэтому Кирюша их иногда кушал, от расстройства. А после того, как приезжие миссионеры рассказали желтопузикам о том, что будто бы Кирюша лишил их жилплощади в Раю, они там, если честно, Кириллу вообще веселую житуху устроили. Он сам нарочно в силки попался. Так ему тошно с ними стало. Да и мир посмотреть захотелось.